— ГОРИЗОНТЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ
Малинецкий Георгий Геннадьевич — доктор физико-математических наук, заместитель директора по науке Института прикладной математики им. М.В.Келдыша РАН, вице-президент Нанотехнологического общества России, вице-президент Клуба инновационного развития Института философии РАН.
Эпоха выбора
Сегодня уже ни у кого не вызывает сомнений, что модернизация является одним из императивов развития России. В истории нашей страны подобная задача возникает далеко не впервые. Давайте рассмотрим, что понимается под модернизацией в наши дни. Важнейшей частью этого многогранного понятия является прорыв в научно-технической сфере, в области высоких технологий.
Архимед полагал, что он перевернет Землю, если ему предоставят точку опоры. Модернизация России также должна была бы иметь точку опоры в научном, образовательном, экспертном и технологическом пространстве России.
Что могло бы стать такой точкой опоры?
Обращаясь к научной стороне этой задачи, можно увидеть, что она удивительно созвучна дискуссии о путях советской науки между выдающимся советским физиком академиком Львом Андреевичем Арцимовичем и математиком, механиком, организатором науки, президентом Академии наук СССР, Мстиславом Всеволодовичем Келдышем, которая состоялась более полувека назад.
В те далекие годы бурного развития естественных наук, кибернетики возникло ощущение, что пророчество Карла Маркса о том, что наука станет непосредственной производительной силой, уже исполнилось. Символом такого научно-технологического оптимизма стала замечательная книга Станислава Лема “Сумма технологии”. Исходя из этой парадигмы, академик Л.А.Арцимович и утверждал, что наука — это удовлетворение собственного любопытства за государственный счет. По сути это ценностная ориентация — не так уж важно, чем заниматься, важно делать это на высоком уровне.
Академик М.В.Келдыш придерживался иного взгляда. По его мысли, развитие науки, понимаемой как важный для общества институт, определяется несколькими крупными, важными для страны прикладными задачами. Таких проблем не бывает много. В бытность М.В.Келдыша к главным, приоритетным направлениям относились освоение ядерных технологий, создание и совершенствование космических аппаратов и баллистических ракет, разработка компьютеризованных систем управления и связанных с ними программно-аппаратных комплексов. Иными словами, это целевая ориентация на государственном уровне.
Оглядываясь назад, можно сказать, что судьбы мира, ход истории во многом определялись тогда в исследовательских институтах, в лабораториях ученых, на полигонах. Знание, переплавленное в военные технологии, стало силой, способной избавить мир от больших конфликтов.
Принципиальную роль со средины ХХ века начало играть компьютерное моделирование. По сути в дополнение к экспериментальному методу и теоретическому изучению добавилась еще одна технология научных исследований — вычислительный эксперимент. Оборонный и экономический потенциал страны начал определяться среди прочего математическими моделями и базами данных, которыми она располагает, и коллективами, которые способны имитировать и изучать на компьютерах процессы различной природы, проектировать и прогнозировать, опираясь на это знание.
Первый коллектив такого типа в СССР начал складываться в Институте прикладной математики АН СССР (ныне ИПМ им. М.В.Келдыша РАН). Его первым директором и был академик М.В.Келдыш. Во многих ситуациях наш институт выступал как мозговой центр, как инструмент для организации и проведения экспертизы ряда решений и проектов стратегической важности.
По мысли нашего первого директора, дело ИПМ — крупные прикладные задачи. Однако это не означало “приземление”, “упрощение”, “конкретизации” научной проблематики. М.В.Келдыш считал, что будущее советской науки — дальний космос. По его мысли, космическая отрасль (в советские времена более 1,5 миллиона человек и около 1200 заводов) является высокотехнологичным локомотивом для всей промышленности страны. И сейчас, когда наша страна в течение восемнадцати лет не имеет ни одного аппарата в дальнем космосе и многие технологические возможности оказались утраченными, становится очевидной справедливость этого парадоксального взгляда.
Эта тенденция оказалась общемировой. Когда одного из американских президентов спросили, что же США нашли на Луне, он ответил: массу превосходных микросхем. Крупнейшие центры, занимавшиеся военной проблематикой и вырвавшиеся далеко вперед, стали вносить все больший вклад в фундаментальные исследования, в высокие технологии гражданского сектора экономики. Превращение СССР в сверхдержаву, шестьдесят лет мира, прошедших со времен Второй мировой войны, впечатляющая попытка создать альтернативную мир-систему (мировую систему социализма), предложить новый тип жизнеустройства показали, что научные приоритеты 1960—1970-х годов были выбраны верно.
Иное можно сказать о приоритетах и об отношении к знанию в 1990—2000-х годах — несмотря на модели, прогнозы, предостережения исследователей, элиты и руководство страны не приняли их во внимание.
Однако развитие страны и мира выдвигает новые проблемы, что требует новой научной стратегии, пересмотра научных приоритетов. “Управлять — значит предвидеть”, — утверждал Блез Паскаль. Роль научного предвидения, исторического и стратегического прогноза многократно возросла. Новую реальность, в которую вступит человечество, можно назвать эпохой выбора. Экономическое, технологическое, социальное развитие позволяет человечеству реализовать различные траектории XXI века. Нашей цивилизации придется осознанно, опираясь на научное предвидение, выбирать желаемый вариант своего будущего и нести ответственность за сделанный выбор. Либо этот выбор будет сделан стихийно, помимо наших планов, желаний, со всеми рисками, которые связаны с таким образом действий.
На решение каких задач должна быть направлена промышленная политика нынешней России? Полагаю, что на решение той главной задачи, которую поставил перед элитой России и государственным аппаратом президент нашей страны Дмитрий Анатольевич Медведев. Это эффективное управление Россией в ее нынешних границах.
Задача может показаться слишком скромной. Но так ли это? Американский политолог и социолог Сэмюэл Хантингтон, имеющий большое влияние на американскую администрацию, называет XXI век эпохой столкновения цивилизаций, временем схватки на геополитической арене за ресурсы. И действительно, мы видим острую конкуренцию и противостояние в экономической, военно-политической, информационной сфере, в пространстве смыслов и ценностей, проектов будущего между крупнейшими геополитическими игроками.
Сдадим ли экзамен?
Каковы же нынешние потенциалы разных цивилизаций?
Распад СССР стал крупнейшей геополитической катастрофой ХХ века. В самом деле, до начала горбачевской перестройки наша страна имела вторую экономику мира. По уровню валового внутреннего продукта (ВВП) — одного из главных макроэкономических показателей — советская экономика в те годы составляла около 60 процентов американской и примерно в пять раз превышала китайскую. Нынешняя российская экономика составляет 6 процентов американской и одну пятую часть китайской. За двадцать пять лет реформ отечественный “экономический слон” (по мировым меркам) превратился в моську.
Преодоление неблагоприятных демографических тенденций будет большой проблемой не только для нынешнего, но и для двух следующих поколений. У нас нет больше возможности брать не умением, а числом. И это тоже предопределяет выбор России в пользу форсированного роста обрабатывающей высокотехнологичной промышленности и инновационного развития. Задача, поставленная президентом РФ, требует точного, современного, эффективного государственного управления, важнейшей частью которой является промышленная политика. И одна из главных целей модернизации — обеспечить такое управление.
К сожалению, приходится констатировать, что у нас до сих пор нет промышленной политики. Сейчас мы все еще обсуждаем продвижение в той работе, которая должна была быть сделана двадцать лет назад. (Поразительно, что в России до сих пор приходится кого-то убеждать в необходимости промышленной политики.) Более того, промышленная политика должна согласовываться с экономической, оборонной, социальной, региональной, технологической, образовательной и научной политиками. Это диктует и системный подход, и здравый смысл. Но, может быть, и без этого дела идут отлично? К сожалению, нет. Кризис в переводе означает суд, испытание, экзамен. Реакция российской экономики на первую волну кризиса, имевшую место в 2009 году, и определила оценку той либеральной экономической политики, которая проводится в стране в последние двадцать лет. Оценка эта — “неудовлетворительно”.
Проводимая ныне политика — прямое продолжение той, которая начиналась правительством Е.Т.Гайдара в годы шоковых реформ. Наверно, все вы помните его слова о том, что наука у нас серая и все, что нам надо будет, мы купим за границей. И попытка “купить Кремниевую долину” — проект “Сколково”, о котором я еще буду говорить в этой статье более подробно, — это порождение тех же рыночных иллюзий, того же неверия в отечественную науку и тех же комплексов государственной неполноценности. А иллюзий в отношении “покупки” высоких и не очень высоких технологий уже быть не должно. Достаточно напомнить, что в 2009 году в продаже “Опеля” и электронной фирмы “Инфинум” Германией было отказано России. Так что дружба дружбой в нынешнем мире, а высокие технологии врозь.
У руля российской экономики стоят люди того же круга, что в начале катастрофических реформ 1990-х. Знаковой фигурой здесь является А.Б.Чубайс. Известные приватизация и ваучеры, за которые “можно было купить по две “Волги””, блестящие успехи электроэнергетики России (которые после Саяно-Шушенской катастрофы стали всем очевидны), огромные достижения “Роснано” дают полную уверенность в сокрушительном успехе проекта “Сколково”, за который взялся этот “эффективный менеджер”.
Падение ВВП за 2009 год составило более 8 процентов (объем перевозок грузов по железным дорогам сократился на 20 процентов). Это падение ВВП более чем вдвое превышает американские показатели и примерно вшестеро общемировые.
Но ряд стран не только успешно пережили кризис, но и продвинулись в развитии своих экономик. Свой ВВП за 2009 год несколько увеличила Бразилия, на 6 процентов выросла за время кризиса Индия, на 8 процентов — Китай. Разная экономическая политика, разные результаты.
Очень интересно, как бессменный (работающий на этом посту в течение десяти лет) министр финансов Алексей Кудрин прокомментировал успех Китая: “Недавно беседовал с нобелевским лауреатом Эдмундом Фелпсом. Он сказал, что в Китае некапиталистическая экономика, потому что большая часть инвестиций идет со стороны государства. Во время кризиса, когда во всех экономиках мира количество денег упало, у них оно выросло”. Так вот оно в чем дело! Ребята играют не по правилам! Поэтому у них все хорошо. А мы делаем все “по-честному”, по-капиталистически, и на Западе нас за это хвалят. Но результаты значительно скромнее.
Напомню весьма критическую оценку действий правительства РФ, данную президентом. Значительная часть из 200 миллиардов долларов, выделенных на “поддержку ликвидности”, “финансовую стабилизацию”, так и не дошла до реального сектора. В то же время 200 миллиардов — это 10 миллионов рабочих мест с зарплатой в 20 тысяч рублей в месяц на три года. Впрочем, за время кризиса число долларовых миллиардеров почти удвоилось, поэтому “поддержка ликвидности” дала свои плоды.
По оценкам нашего института, не за горами следующая волна кризиса, которая будет проходить на фоне стагнации экономики. Тяжелым временем, связанным с большими социально-политическими рисками, будут 2014—2015 годы. К этому времени хотелось бы не только убедить политический класс России в необходимости промышленной стратегии и политики, но и самым активным образом воплощать ее в жизни.
Перед Россией стоит вызов исторического масштаба. Вспомним опыт российских модернизаций. Известны идеи Петра I о том, что Россия должна в течение тридцати лет взять те технологии, которые создал и развил Запад, а после этого к нему можно будет повернуться задом. Промышленность России, по его мысли, должна была быть способна лить пушки, строить корабли, ставить крепости, говоря нынешним языком, поддерживать оборонный комплекс на современном уровне ведущих в то время стран.
Модернизация — тяжелое дело, требующее от народа и элиты сверхусилий. И предпринимают ее не от хорошей жизни, а сообразуясь с вызовами, которые ставят под угрозу само существование общества и государства. Обычно такие перспективы осознаются, когда возникает перспектива большой войны. Экзаменом для петровской модернизации стала война со Швецией и Полтавская битва. Россия успешно сдала этот геополитический и геоэкономический экзамен.
Ленинская модернизация также имела ясные промышленные ориентиры. В ходе построения социализма должны были быть решены задачи индустриализации, коллективизации и культурной революции. Напомню чеканную формулировку: “Коммунизм — это Советская власть плюс электрификация всей страны”. Реализация промышленной политики, потребовавшая сверхусилий от советского народа и также проходившая на фоне мирового кризиса, дала желаемые результаты. Страна преобразилась и смогла выстоять в Великой Отечественной войне. Экзамен был сдан.
Сейчас перед Россией стоят проблемы того же масштаба, как и во времена, предшествовавшие петровской и ленинской модернизациям. И вновь растет геоэкономическая и геополитическая нестабильность всей мировой системы, а с нею и риски крупномасштабных военных конфликтов, острого соперничества старых и новых центров силы, нового передела мира.
Образ желаемого будущего
В настоящее время основой для промышленной политики является стратегический прогноз или, более точно, технологии проектирования будущего. Будущее не предопределено, и наши сегодняшние действия могут увеличить вероятность реализации одних из его вариантов и уменьшить вероятность реализации других. За прошедшие века значение предвидения и возможности прогнозирования многократно возросли.
В этой области в последние тридцать лет XX века произошла научная революция. Она связана с теорией самоорганизации или с синергетикой, с одной стороны, и с огромными возможностями компьютерного моделирования — с другой. За время существования компьютеров их быстродействие возросло в 100 миллиардов раз. Ни одна отрасль промышленности не знала такого стремительного прогресса своей продукции, как компьютерная индустрия.
В США есть более пятидесяти мозговых центров, занимающихся проектированием будущего в целом и альтернативными вариантами стратегий промышленного развития в частности. В стране ежегодно проводится около тридцати общенациональных конференций, посвященных этим проблемам. По этому пути уверенно идут Япония, Германия, Финляндия, Франция, многие другие страны, опирающиеся в формировании своей промышленной и инновационной политики на возможности науки.
Эта важнейшая работа имеет две ипостаси. С одной стороны, она ориентирует лиц, принимающих решения на государственном и региональном уровне, на уровне крупнейших корпораций. Она показывает, какими будут наиболее вероятные последствия и риски принимаемых решений, какую цену придется заплатить за выбор той или иной альтернативной стратегии.
С другой стороны, часть этой информации становится достоянием общественности и начинает формировать образ желаемого будущего, цели, мечты, приоритеты, карту угроз в массовом сознании. Это позволяет активно задействовать потенциал информационного управления и рефлексивного управления обществом.
С горечью приходится констатировать, что серьезного, ответственного отношения к своему будущему (в частности, к промышленному будущему) в России пока не выработалось.
Управление в условиях кризиса
В основе многих технологий проектирования будущего лежит теория больших волн экономической конъюнктуры, созданная нашим выдающимся соотечественником Николаем Дмитриевичем Кондратьевым (1892—1938). В соответствии с этой теорией системной основой экономических кризисов, войн, революций, геополитических катастроф является смена одних технологических укладов другими. Именно это и оказывается важнейшим фактором, который следует учитывать в формировании и проведении промышленной политики.
Если попытаться выразить суть сложной кондратьевской теории как можно проще и короче, то она сведется к следующему. Развитие мировой и национальных экономик — не есть плавный и постоянный рост, а циклический волнообразный процесс. Циклы состоят из чередующихся фаз относительно высоких и относительно низких темпов экономического роста. Так же неравномерно идет и технологический прогресс — периоды бурных технологических революций сменяются периодами застоя. Для периода, последовавшего за промышленной революцией, обычно выделяются следующие кондратьевские циклы/волны и соответствующие им технологические уклады:
I цикл (с 1803 по 1841—43 годы) — текстильные фабрики, промышленное использование каменного угля.
II цикл (с 1844—51 по 1890—96 годы) — угледобыча и черная металлургия, железнодорожное строительство, паровой двигатель.
III цикл (с 1891—96 по 1945—47 годы) — тяжелое машиностроение, электроэнергетика, неорганическая химия, производство стали и электрических двигателей.
IV цикл (с 1945—47 по 1981—83 годы) — производство автомобилей и других машин, химической промышленности, нефтепереработки и двигателей внутреннего сгорания, массовое производство.
V цикл (с 1981—83 по ~2018 год) — развитие электроники, робототехники, вычислительной, лазерной и телекоммуникационной техники.
VI цикл (с ~2018 по ~ 2060 год) — конвергенция нано-, био-, информационных и когнитивных технологий.
Являются ли реальностью кондратьевские циклы? Безусловно! Предсказания Н.Д.Кондратьева не раз подтверждались. В частности, на основании своих расчетов он предсказал Великую депрессию 1930-х годов.
В соответствии с теорией Н.Д.Кондратьева именно нынешние пять—семь лет имеют ключевое значение для России. Именно на этой стадии экономического цикла ищутся и отбираются те нововведения и инновации, которые станут основой промышленного развития на ближайшие тридцать лет. Это время не должно быть упущено.
Заметим, что успешное технологическое развитие требует также самого активного использования гуманитарных технологий. Общество должно понять и принять перемены, активно участвовать в них. В важности этого фактора убеждает опыт петровской и ленинской модернизации. Петру для проведения преобразований пришлось основать империю и “прорубить окно в Европу”, Ленину — создать Советский Союз и предложить новый тип жизнеустройства, заложить основы советской цивилизации.
Здесь промышленная политика смыкается с культурной, социальной, образовательной, научной. И тут также у нашей страны большие проблемы. По данным социологов, 97 процентов граждан России не считают, что они каким-либо способом влияют на принимаемые государственные решения и несут за них какую-либо ответственность. В этих условиях, в ситуации противопоставления “мы” и “они”, шансов на успешную модернизацию России, на новую индустриализацию страны невелики.
В XX веке учеными было много понято и сделано для того, чтобы выстраивать и проводить эффективную государственную политику. Здесь можно обратить внимание на работы выдающегося английского исследователя, пионера использования идей кибернетики в государственном управлении Стаффорда Бира. Его блестящая работа по антикризисному управлению в Чили, противостоящему жесткому внешнему диктату в 1970-е годы во времена Сальвадора Альенде, показала, насколько велики возможности управления, опирающегося на науку и компьютерные технологии в современном обществе.
Этот опыт государственного управления в условиях тяжелого социально-экономического кризиса может оказаться очень важным для России.
Имеется ли в нашей стране традиция таких исследований, опыт, научные школы, потенциал, который может быть сейчас использован? Безусловно, имеется! В ИПМ еще во времена М.В.Келдыша были начаты работы по стратегическому прогнозу развития мира (или, как сейчас говорят, по мировой динамике). Эти работы продолжили пионерские исследования американского исследователя Дж.Форестера и предвосхитили идеи устойчивого развития.
Впоследствии работы по проектированию будущего успешно развивались в Институте системного анализа РАН (ИСА) в научной школе академика В.А.Геловани. На заре перестройки этим коллективом вместе с учеными из других исследовательских институтов было выполнено блестящее исследование, посвященное сценариям развития СССР. В нем была предсказана катастрофа, которая постигла страну в эпоху горбачевщины. Более того, был предложен сценарий, связанный с форсированным промышленным развитием, с инновационным прорывом. Этот вариант открывал перед нашей страной и мировой системой социализма новые горизонты. Он требовал новой промышленной политики и модернизации страны. Результаты этих исследований были доведены до лиц, принимающих решения, но, к сожалению, не были приняты во внимание. Тем не менее следует отдать себе отчет в том, что этот прогноз мог изменить ход мировой истории.
Стоит обратить внимание на работы Центрального экономико-математического института. Именно в этих стенах развивались традиции исследования плановой экономики, заложенные выдающимся математиком и экономистом, удостоенным Нобелевской премии в области экономики, Л.В.Канторовичем.
На принципиальное значение стратегического прогноза, индикативного планирования обращал внимание выдающийся математик, философ, мыслитель, академик Никита Николаевич Моисеев. Он выдвинул “принцип кормчего” и идею “направляемой экономики”. Реализацию экономической и промышленной политики в нынешнем стремительно меняющемся мире он сравнивал с переправой на лодке через бурную реку. Нет возможности предугадать каждую следующую неустойчивость и регламентировать каждый шаг — течение слишком сильное. Однако, выбрав направление движения и точку на другом берегу, в окрестность которой желательно попасть (здесь и нужна наука, чтобы ставить реалистичные цели и четко отделять достижимое от невозможного), можно направить лодку и использовать энергию течения, открывающиеся возможности, не теряя цели из виду.
Н.Н.Моисеев был последовательным противником шоковой терапии, экспериментов гайдаровского правительства и представителей либерал-реформаторов с экономикой России. Традиции научной школы академика Н.Н.Моисеева сейчас развиваются в Вычислительном центре им. А.А.Дородницына РАН и на ряде кафедр факультета вычислительной математики и кибернетики МГУ им. М.В.Ломоносова.
В течение многих лет Н.Н.Моисеев, как и представители других упоминавшихся научных школ, писал записки в различные государственные структуры о необходимости создать национальный центр по проектированию будущего — Госплан нового поколения.
Наконец, чуть менее десяти лет назад В.В.Путин поставил перед научным сообществом России задачу отработки сценариев перевода России от “экономики трубы” к инновационному пути развития. Однако приходится констатировать, что исследований необходимого уровня в объеме, соответствующем важности и значению поставленной задачи, в России пока не ведется…
С 2009 года в ИПМ выполняется проект “Комплексный системный анализ и математическое моделирование мировой динамки” в рамках программы “Экономика и социология знания”. Руководит этим проектом ректор МГУ им. М.В.Ломоносова академик В.А.Садовничий, ответственными исполнителями являются иностранный член РАН А.А.Акаев и профессора А.В.Коротаев и Г.Г.Малинецкий. Однако следует отдать себе отчет в том, что усилия группы энтузиастов не заменят государственных органов, ориентированных на стратегический прогноз, планирование, проектирование будущего. В периоды кризисов важность подобных структур многократно возрастает. Остается надеяться, что в ходе модернизации этот серьезный пробел в государственном управлении России будет восполнен.
Перед большим скачком
Однако мало рассматривать промышленную политику “в целом”. Такой подход необходим, но недостаточен. В развитых странах рассматривается и такое развитие, и меры по государственной поддержке отдельных отраслей экономики. Принимаются соответствующие законодательные акты (можно вспомнить в этой связи известный американский “закон о запаянном вакууме”, направленный на поддержку усилий по миниатюризации электронных устройств и сыгравший в свое время важную стимулирующую роль в развитии этой высокотехнологичной отрасли экономики).
Дело в том, что в разных кондратьевских циклах различны не только технологии, а также то, что их развитие происходит в разном темпе. Стремительно, к примеру, развивались, росли, реализовывали свой потенциал авиастроение, атомная энергетика, телевидение... А авиатранспорт, связанный с созданием гигантской мировой инфраструктуры, и компьютерная индустрия потребовали гораздо больше времени, чтобы раскрыть свои возможности.
Подобный анализ для разработки промышленной политики принципиально важен. Дело в том, что на разных этапах развития отрасли и макротехнологии, и ожидаемые результаты, и меры по государственной поддержке должны быть различны. Подчеркнем, что речь идет о процессах, развивающихся в “медленном времени”, гораздо более длительном, чем период бизнес-цикла в уже сложившихся отраслях. В первом случае временной масштаб — десятилетия, во втором — месяцы и годы.
Первые десять-пятнадцать лет уходят на фундаментальные исследования, создание нового знания, открывающего новые возможности для экономики, на опережающую подготовку кадров. Здесь решающая роль принадлежит государству. Еще десять-пятнадцать лет уходит на прикладные разработки на “переплавку” нового знания в действующие образцы, в новые товары, услуги, возможности. Здесь все более активную роль начинает играть бизнес, дополняющий усилия государства и берущий на себя часть рисков, связанных с развитием новой макротехнологии. Далее десять-пятнадцать лет идет диффузия инноваций, совершенствуются технологии массового производства, происходит проникновение созданного во все отрасли экономики, готовые к этому. И тут, как показывает опыт стран — членов Организации по экономическому сотрудничеству и развитию, роль бизнеса, крупных корпораций может быть решающей.
Посмотрим с этих позиций на историю ХХ и начала XXI века. Начало XX века ознаменовалось развитием IV технологического уклада. Его локомотивными отраслями стали тяжелое машиностроение, металлургия, большая химия, автомобилестроение, самолеты, электрические машины. Символ этой экономической эпохи — массовое производство, конвейер. На этом этапе мирового развития произошла смена главного энергоносителя. XIX век с полным основанием можно назвать веком угля, ХХ — веком нефти и электричества. И Первую и Вторую мировую войны многие экономисты и историки рассматривают прежде всего как войну нефти против угля.
Сталин, форсированно развивая военную промышленность, предвидел, что Вторая мировая война будет войной моторов. И его прогноз оказался верным. Истинный, экономический смысл сталинской модернизации — освоение возможностей, представляемых IV технологическим укладом. Эта задача потребовала сверхусилий и от народа, и от элиты. Ее решение позволило СССР выстоять в Великой Отечественной войне и стать сверхдержавой.
Россия, втянувшаяся с 1990-х годов в бесплодные разрушительные реформы, пропустила V технологический уклад, развивавшийся с 1970-х годов. Локомотивными отраслями этого технологического уклада были компьютеры, малотоннажная химия, телекоммуникации, электроника, интернет. На этой волне взлетели Япония, Южная Корея, “тихоокеанские тигры”.
По оценкам нашего института, согласующимся с прогнозами ряда зарубежных экспертов, в 2014—2018 годах ведущие страны мира будут переходить к VI технологическому укладу, локомотивными отраслями которого станут, вероятно, биотехнологии, нанотехнологии, новая медицина, роботика, высокие гуманитарные технологии, полномасштабные системы виртуальной реальности, новое природопользование. Развитые страны готовятся к большому технологическому скачку. Именно это и является стержнем их экономической политики.
Посмотрим с этой точки зрения на нынешний кризис. Его глубинная причина совсем не в том, что “плохие американские парни” набрали ипотечных кредитов и не желают расплачиваться по долгам. Она совсем не в том, что США злоупотребляют печатным станком. Хотя важность этих факторов очевидна, и ее не следует оспаривать.
Дело в том, что отрасли V уклада исчерпали свой потенциал развития. Они не дают прежней отдачи. В самом деле, в кармане у каждого из нас мобильный телефон. В России уже 180 миллионов мобильных телефонов. Рынок насыщен. И создай мы сейчас фирму для производства подобных аппаратов, это ничего не изменит ни для мира, ни для России. Этот поезд уже ушел. Дорога ложка к обеду.
Перед государством, российской отечественной наукой, образованием и промышленностью стоит стратегическая задача — вскочить в последний вагон уходящего поезда VI технологического уклада.
Сейчас происходит “пересдача карт Истории” — определяется, какие страны и регионы станут продавцами, а какие покупателями, кто будет ведущим, а кто ведомым, какие страны и цивилизации ждет взлет, а какие уйдут с исторической арены. Этот шанс не должен быть упущен Россией.
Малинецкий Георгий Геннадьевич — доктор физико-математических наук, заместитель директора по науке Института прикладной математики им. М.В.Келдыша РАН, вице-президент Нанотехнологического общества России, вице-президент Клуба инновационного развития Института философии РАН.
Эпоха выбора
Сегодня уже ни у кого не вызывает сомнений, что модернизация является одним из императивов развития России. В истории нашей страны подобная задача возникает далеко не впервые. Давайте рассмотрим, что понимается под модернизацией в наши дни. Важнейшей частью этого многогранного понятия является прорыв в научно-технической сфере, в области высоких технологий.
Архимед полагал, что он перевернет Землю, если ему предоставят точку опоры. Модернизация России также должна была бы иметь точку опоры в научном, образовательном, экспертном и технологическом пространстве России.
Что могло бы стать такой точкой опоры?
Обращаясь к научной стороне этой задачи, можно увидеть, что она удивительно созвучна дискуссии о путях советской науки между выдающимся советским физиком академиком Львом Андреевичем Арцимовичем и математиком, механиком, организатором науки, президентом Академии наук СССР, Мстиславом Всеволодовичем Келдышем, которая состоялась более полувека назад.
В те далекие годы бурного развития естественных наук, кибернетики возникло ощущение, что пророчество Карла Маркса о том, что наука станет непосредственной производительной силой, уже исполнилось. Символом такого научно-технологического оптимизма стала замечательная книга Станислава Лема “Сумма технологии”. Исходя из этой парадигмы, академик Л.А.Арцимович и утверждал, что наука — это удовлетворение собственного любопытства за государственный счет. По сути это ценностная ориентация — не так уж важно, чем заниматься, важно делать это на высоком уровне.
Академик М.В.Келдыш придерживался иного взгляда. По его мысли, развитие науки, понимаемой как важный для общества институт, определяется несколькими крупными, важными для страны прикладными задачами. Таких проблем не бывает много. В бытность М.В.Келдыша к главным, приоритетным направлениям относились освоение ядерных технологий, создание и совершенствование космических аппаратов и баллистических ракет, разработка компьютеризованных систем управления и связанных с ними программно-аппаратных комплексов. Иными словами, это целевая ориентация на государственном уровне.
Оглядываясь назад, можно сказать, что судьбы мира, ход истории во многом определялись тогда в исследовательских институтах, в лабораториях ученых, на полигонах. Знание, переплавленное в военные технологии, стало силой, способной избавить мир от больших конфликтов.
Принципиальную роль со средины ХХ века начало играть компьютерное моделирование. По сути в дополнение к экспериментальному методу и теоретическому изучению добавилась еще одна технология научных исследований — вычислительный эксперимент. Оборонный и экономический потенциал страны начал определяться среди прочего математическими моделями и базами данных, которыми она располагает, и коллективами, которые способны имитировать и изучать на компьютерах процессы различной природы, проектировать и прогнозировать, опираясь на это знание.
Первый коллектив такого типа в СССР начал складываться в Институте прикладной математики АН СССР (ныне ИПМ им. М.В.Келдыша РАН). Его первым директором и был академик М.В.Келдыш. Во многих ситуациях наш институт выступал как мозговой центр, как инструмент для организации и проведения экспертизы ряда решений и проектов стратегической важности.
По мысли нашего первого директора, дело ИПМ — крупные прикладные задачи. Однако это не означало “приземление”, “упрощение”, “конкретизации” научной проблематики. М.В.Келдыш считал, что будущее советской науки — дальний космос. По его мысли, космическая отрасль (в советские времена более 1,5 миллиона человек и около 1200 заводов) является высокотехнологичным локомотивом для всей промышленности страны. И сейчас, когда наша страна в течение восемнадцати лет не имеет ни одного аппарата в дальнем космосе и многие технологические возможности оказались утраченными, становится очевидной справедливость этого парадоксального взгляда.
Эта тенденция оказалась общемировой. Когда одного из американских президентов спросили, что же США нашли на Луне, он ответил: массу превосходных микросхем. Крупнейшие центры, занимавшиеся военной проблематикой и вырвавшиеся далеко вперед, стали вносить все больший вклад в фундаментальные исследования, в высокие технологии гражданского сектора экономики. Превращение СССР в сверхдержаву, шестьдесят лет мира, прошедших со времен Второй мировой войны, впечатляющая попытка создать альтернативную мир-систему (мировую систему социализма), предложить новый тип жизнеустройства показали, что научные приоритеты 1960—1970-х годов были выбраны верно.
Иное можно сказать о приоритетах и об отношении к знанию в 1990—2000-х годах — несмотря на модели, прогнозы, предостережения исследователей, элиты и руководство страны не приняли их во внимание.
Однако развитие страны и мира выдвигает новые проблемы, что требует новой научной стратегии, пересмотра научных приоритетов. “Управлять — значит предвидеть”, — утверждал Блез Паскаль. Роль научного предвидения, исторического и стратегического прогноза многократно возросла. Новую реальность, в которую вступит человечество, можно назвать эпохой выбора. Экономическое, технологическое, социальное развитие позволяет человечеству реализовать различные траектории XXI века. Нашей цивилизации придется осознанно, опираясь на научное предвидение, выбирать желаемый вариант своего будущего и нести ответственность за сделанный выбор. Либо этот выбор будет сделан стихийно, помимо наших планов, желаний, со всеми рисками, которые связаны с таким образом действий.
На решение каких задач должна быть направлена промышленная политика нынешней России? Полагаю, что на решение той главной задачи, которую поставил перед элитой России и государственным аппаратом президент нашей страны Дмитрий Анатольевич Медведев. Это эффективное управление Россией в ее нынешних границах.
Задача может показаться слишком скромной. Но так ли это? Американский политолог и социолог Сэмюэл Хантингтон, имеющий большое влияние на американскую администрацию, называет XXI век эпохой столкновения цивилизаций, временем схватки на геополитической арене за ресурсы. И действительно, мы видим острую конкуренцию и противостояние в экономической, военно-политической, информационной сфере, в пространстве смыслов и ценностей, проектов будущего между крупнейшими геополитическими игроками.
Сдадим ли экзамен?
Каковы же нынешние потенциалы разных цивилизаций?
Распад СССР стал крупнейшей геополитической катастрофой ХХ века. В самом деле, до начала горбачевской перестройки наша страна имела вторую экономику мира. По уровню валового внутреннего продукта (ВВП) — одного из главных макроэкономических показателей — советская экономика в те годы составляла около 60 процентов американской и примерно в пять раз превышала китайскую. Нынешняя российская экономика составляет 6 процентов американской и одну пятую часть китайской. За двадцать пять лет реформ отечественный “экономический слон” (по мировым меркам) превратился в моську.
Преодоление неблагоприятных демографических тенденций будет большой проблемой не только для нынешнего, но и для двух следующих поколений. У нас нет больше возможности брать не умением, а числом. И это тоже предопределяет выбор России в пользу форсированного роста обрабатывающей высокотехнологичной промышленности и инновационного развития. Задача, поставленная президентом РФ, требует точного, современного, эффективного государственного управления, важнейшей частью которой является промышленная политика. И одна из главных целей модернизации — обеспечить такое управление.
К сожалению, приходится констатировать, что у нас до сих пор нет промышленной политики. Сейчас мы все еще обсуждаем продвижение в той работе, которая должна была быть сделана двадцать лет назад. (Поразительно, что в России до сих пор приходится кого-то убеждать в необходимости промышленной политики.) Более того, промышленная политика должна согласовываться с экономической, оборонной, социальной, региональной, технологической, образовательной и научной политиками. Это диктует и системный подход, и здравый смысл. Но, может быть, и без этого дела идут отлично? К сожалению, нет. Кризис в переводе означает суд, испытание, экзамен. Реакция российской экономики на первую волну кризиса, имевшую место в 2009 году, и определила оценку той либеральной экономической политики, которая проводится в стране в последние двадцать лет. Оценка эта — “неудовлетворительно”.
Проводимая ныне политика — прямое продолжение той, которая начиналась правительством Е.Т.Гайдара в годы шоковых реформ. Наверно, все вы помните его слова о том, что наука у нас серая и все, что нам надо будет, мы купим за границей. И попытка “купить Кремниевую долину” — проект “Сколково”, о котором я еще буду говорить в этой статье более подробно, — это порождение тех же рыночных иллюзий, того же неверия в отечественную науку и тех же комплексов государственной неполноценности. А иллюзий в отношении “покупки” высоких и не очень высоких технологий уже быть не должно. Достаточно напомнить, что в 2009 году в продаже “Опеля” и электронной фирмы “Инфинум” Германией было отказано России. Так что дружба дружбой в нынешнем мире, а высокие технологии врозь.
У руля российской экономики стоят люди того же круга, что в начале катастрофических реформ 1990-х. Знаковой фигурой здесь является А.Б.Чубайс. Известные приватизация и ваучеры, за которые “можно было купить по две “Волги””, блестящие успехи электроэнергетики России (которые после Саяно-Шушенской катастрофы стали всем очевидны), огромные достижения “Роснано” дают полную уверенность в сокрушительном успехе проекта “Сколково”, за который взялся этот “эффективный менеджер”.
Падение ВВП за 2009 год составило более 8 процентов (объем перевозок грузов по железным дорогам сократился на 20 процентов). Это падение ВВП более чем вдвое превышает американские показатели и примерно вшестеро общемировые.
Но ряд стран не только успешно пережили кризис, но и продвинулись в развитии своих экономик. Свой ВВП за 2009 год несколько увеличила Бразилия, на 6 процентов выросла за время кризиса Индия, на 8 процентов — Китай. Разная экономическая политика, разные результаты.
Очень интересно, как бессменный (работающий на этом посту в течение десяти лет) министр финансов Алексей Кудрин прокомментировал успех Китая: “Недавно беседовал с нобелевским лауреатом Эдмундом Фелпсом. Он сказал, что в Китае некапиталистическая экономика, потому что большая часть инвестиций идет со стороны государства. Во время кризиса, когда во всех экономиках мира количество денег упало, у них оно выросло”. Так вот оно в чем дело! Ребята играют не по правилам! Поэтому у них все хорошо. А мы делаем все “по-честному”, по-капиталистически, и на Западе нас за это хвалят. Но результаты значительно скромнее.
Напомню весьма критическую оценку действий правительства РФ, данную президентом. Значительная часть из 200 миллиардов долларов, выделенных на “поддержку ликвидности”, “финансовую стабилизацию”, так и не дошла до реального сектора. В то же время 200 миллиардов — это 10 миллионов рабочих мест с зарплатой в 20 тысяч рублей в месяц на три года. Впрочем, за время кризиса число долларовых миллиардеров почти удвоилось, поэтому “поддержка ликвидности” дала свои плоды.
По оценкам нашего института, не за горами следующая волна кризиса, которая будет проходить на фоне стагнации экономики. Тяжелым временем, связанным с большими социально-политическими рисками, будут 2014—2015 годы. К этому времени хотелось бы не только убедить политический класс России в необходимости промышленной стратегии и политики, но и самым активным образом воплощать ее в жизни.
Перед Россией стоит вызов исторического масштаба. Вспомним опыт российских модернизаций. Известны идеи Петра I о том, что Россия должна в течение тридцати лет взять те технологии, которые создал и развил Запад, а после этого к нему можно будет повернуться задом. Промышленность России, по его мысли, должна была быть способна лить пушки, строить корабли, ставить крепости, говоря нынешним языком, поддерживать оборонный комплекс на современном уровне ведущих в то время стран.
Модернизация — тяжелое дело, требующее от народа и элиты сверхусилий. И предпринимают ее не от хорошей жизни, а сообразуясь с вызовами, которые ставят под угрозу само существование общества и государства. Обычно такие перспективы осознаются, когда возникает перспектива большой войны. Экзаменом для петровской модернизации стала война со Швецией и Полтавская битва. Россия успешно сдала этот геополитический и геоэкономический экзамен.
Ленинская модернизация также имела ясные промышленные ориентиры. В ходе построения социализма должны были быть решены задачи индустриализации, коллективизации и культурной революции. Напомню чеканную формулировку: “Коммунизм — это Советская власть плюс электрификация всей страны”. Реализация промышленной политики, потребовавшая сверхусилий от советского народа и также проходившая на фоне мирового кризиса, дала желаемые результаты. Страна преобразилась и смогла выстоять в Великой Отечественной войне. Экзамен был сдан.
Сейчас перед Россией стоят проблемы того же масштаба, как и во времена, предшествовавшие петровской и ленинской модернизациям. И вновь растет геоэкономическая и геополитическая нестабильность всей мировой системы, а с нею и риски крупномасштабных военных конфликтов, острого соперничества старых и новых центров силы, нового передела мира.
Образ желаемого будущего
В настоящее время основой для промышленной политики является стратегический прогноз или, более точно, технологии проектирования будущего. Будущее не предопределено, и наши сегодняшние действия могут увеличить вероятность реализации одних из его вариантов и уменьшить вероятность реализации других. За прошедшие века значение предвидения и возможности прогнозирования многократно возросли.
В этой области в последние тридцать лет XX века произошла научная революция. Она связана с теорией самоорганизации или с синергетикой, с одной стороны, и с огромными возможностями компьютерного моделирования — с другой. За время существования компьютеров их быстродействие возросло в 100 миллиардов раз. Ни одна отрасль промышленности не знала такого стремительного прогресса своей продукции, как компьютерная индустрия.
В США есть более пятидесяти мозговых центров, занимающихся проектированием будущего в целом и альтернативными вариантами стратегий промышленного развития в частности. В стране ежегодно проводится около тридцати общенациональных конференций, посвященных этим проблемам. По этому пути уверенно идут Япония, Германия, Финляндия, Франция, многие другие страны, опирающиеся в формировании своей промышленной и инновационной политики на возможности науки.
Эта важнейшая работа имеет две ипостаси. С одной стороны, она ориентирует лиц, принимающих решения на государственном и региональном уровне, на уровне крупнейших корпораций. Она показывает, какими будут наиболее вероятные последствия и риски принимаемых решений, какую цену придется заплатить за выбор той или иной альтернативной стратегии.
С другой стороны, часть этой информации становится достоянием общественности и начинает формировать образ желаемого будущего, цели, мечты, приоритеты, карту угроз в массовом сознании. Это позволяет активно задействовать потенциал информационного управления и рефлексивного управления обществом.
С горечью приходится констатировать, что серьезного, ответственного отношения к своему будущему (в частности, к промышленному будущему) в России пока не выработалось.
Управление в условиях кризиса
В основе многих технологий проектирования будущего лежит теория больших волн экономической конъюнктуры, созданная нашим выдающимся соотечественником Николаем Дмитриевичем Кондратьевым (1892—1938). В соответствии с этой теорией системной основой экономических кризисов, войн, революций, геополитических катастроф является смена одних технологических укладов другими. Именно это и оказывается важнейшим фактором, который следует учитывать в формировании и проведении промышленной политики.
Если попытаться выразить суть сложной кондратьевской теории как можно проще и короче, то она сведется к следующему. Развитие мировой и национальных экономик — не есть плавный и постоянный рост, а циклический волнообразный процесс. Циклы состоят из чередующихся фаз относительно высоких и относительно низких темпов экономического роста. Так же неравномерно идет и технологический прогресс — периоды бурных технологических революций сменяются периодами застоя. Для периода, последовавшего за промышленной революцией, обычно выделяются следующие кондратьевские циклы/волны и соответствующие им технологические уклады:
I цикл (с 1803 по 1841—43 годы) — текстильные фабрики, промышленное использование каменного угля.
II цикл (с 1844—51 по 1890—96 годы) — угледобыча и черная металлургия, железнодорожное строительство, паровой двигатель.
III цикл (с 1891—96 по 1945—47 годы) — тяжелое машиностроение, электроэнергетика, неорганическая химия, производство стали и электрических двигателей.
IV цикл (с 1945—47 по 1981—83 годы) — производство автомобилей и других машин, химической промышленности, нефтепереработки и двигателей внутреннего сгорания, массовое производство.
V цикл (с 1981—83 по ~2018 год) — развитие электроники, робототехники, вычислительной, лазерной и телекоммуникационной техники.
VI цикл (с ~2018 по ~ 2060 год) — конвергенция нано-, био-, информационных и когнитивных технологий.
Являются ли реальностью кондратьевские циклы? Безусловно! Предсказания Н.Д.Кондратьева не раз подтверждались. В частности, на основании своих расчетов он предсказал Великую депрессию 1930-х годов.
В соответствии с теорией Н.Д.Кондратьева именно нынешние пять—семь лет имеют ключевое значение для России. Именно на этой стадии экономического цикла ищутся и отбираются те нововведения и инновации, которые станут основой промышленного развития на ближайшие тридцать лет. Это время не должно быть упущено.
Заметим, что успешное технологическое развитие требует также самого активного использования гуманитарных технологий. Общество должно понять и принять перемены, активно участвовать в них. В важности этого фактора убеждает опыт петровской и ленинской модернизации. Петру для проведения преобразований пришлось основать империю и “прорубить окно в Европу”, Ленину — создать Советский Союз и предложить новый тип жизнеустройства, заложить основы советской цивилизации.
Здесь промышленная политика смыкается с культурной, социальной, образовательной, научной. И тут также у нашей страны большие проблемы. По данным социологов, 97 процентов граждан России не считают, что они каким-либо способом влияют на принимаемые государственные решения и несут за них какую-либо ответственность. В этих условиях, в ситуации противопоставления “мы” и “они”, шансов на успешную модернизацию России, на новую индустриализацию страны невелики.
В XX веке учеными было много понято и сделано для того, чтобы выстраивать и проводить эффективную государственную политику. Здесь можно обратить внимание на работы выдающегося английского исследователя, пионера использования идей кибернетики в государственном управлении Стаффорда Бира. Его блестящая работа по антикризисному управлению в Чили, противостоящему жесткому внешнему диктату в 1970-е годы во времена Сальвадора Альенде, показала, насколько велики возможности управления, опирающегося на науку и компьютерные технологии в современном обществе.
Этот опыт государственного управления в условиях тяжелого социально-экономического кризиса может оказаться очень важным для России.
Имеется ли в нашей стране традиция таких исследований, опыт, научные школы, потенциал, который может быть сейчас использован? Безусловно, имеется! В ИПМ еще во времена М.В.Келдыша были начаты работы по стратегическому прогнозу развития мира (или, как сейчас говорят, по мировой динамике). Эти работы продолжили пионерские исследования американского исследователя Дж.Форестера и предвосхитили идеи устойчивого развития.
Впоследствии работы по проектированию будущего успешно развивались в Институте системного анализа РАН (ИСА) в научной школе академика В.А.Геловани. На заре перестройки этим коллективом вместе с учеными из других исследовательских институтов было выполнено блестящее исследование, посвященное сценариям развития СССР. В нем была предсказана катастрофа, которая постигла страну в эпоху горбачевщины. Более того, был предложен сценарий, связанный с форсированным промышленным развитием, с инновационным прорывом. Этот вариант открывал перед нашей страной и мировой системой социализма новые горизонты. Он требовал новой промышленной политики и модернизации страны. Результаты этих исследований были доведены до лиц, принимающих решения, но, к сожалению, не были приняты во внимание. Тем не менее следует отдать себе отчет в том, что этот прогноз мог изменить ход мировой истории.
Стоит обратить внимание на работы Центрального экономико-математического института. Именно в этих стенах развивались традиции исследования плановой экономики, заложенные выдающимся математиком и экономистом, удостоенным Нобелевской премии в области экономики, Л.В.Канторовичем.
На принципиальное значение стратегического прогноза, индикативного планирования обращал внимание выдающийся математик, философ, мыслитель, академик Никита Николаевич Моисеев. Он выдвинул “принцип кормчего” и идею “направляемой экономики”. Реализацию экономической и промышленной политики в нынешнем стремительно меняющемся мире он сравнивал с переправой на лодке через бурную реку. Нет возможности предугадать каждую следующую неустойчивость и регламентировать каждый шаг — течение слишком сильное. Однако, выбрав направление движения и точку на другом берегу, в окрестность которой желательно попасть (здесь и нужна наука, чтобы ставить реалистичные цели и четко отделять достижимое от невозможного), можно направить лодку и использовать энергию течения, открывающиеся возможности, не теряя цели из виду.
Н.Н.Моисеев был последовательным противником шоковой терапии, экспериментов гайдаровского правительства и представителей либерал-реформаторов с экономикой России. Традиции научной школы академика Н.Н.Моисеева сейчас развиваются в Вычислительном центре им. А.А.Дородницына РАН и на ряде кафедр факультета вычислительной математики и кибернетики МГУ им. М.В.Ломоносова.
В течение многих лет Н.Н.Моисеев, как и представители других упоминавшихся научных школ, писал записки в различные государственные структуры о необходимости создать национальный центр по проектированию будущего — Госплан нового поколения.
Наконец, чуть менее десяти лет назад В.В.Путин поставил перед научным сообществом России задачу отработки сценариев перевода России от “экономики трубы” к инновационному пути развития. Однако приходится констатировать, что исследований необходимого уровня в объеме, соответствующем важности и значению поставленной задачи, в России пока не ведется…
С 2009 года в ИПМ выполняется проект “Комплексный системный анализ и математическое моделирование мировой динамки” в рамках программы “Экономика и социология знания”. Руководит этим проектом ректор МГУ им. М.В.Ломоносова академик В.А.Садовничий, ответственными исполнителями являются иностранный член РАН А.А.Акаев и профессора А.В.Коротаев и Г.Г.Малинецкий. Однако следует отдать себе отчет в том, что усилия группы энтузиастов не заменят государственных органов, ориентированных на стратегический прогноз, планирование, проектирование будущего. В периоды кризисов важность подобных структур многократно возрастает. Остается надеяться, что в ходе модернизации этот серьезный пробел в государственном управлении России будет восполнен.
Перед большим скачком
Однако мало рассматривать промышленную политику “в целом”. Такой подход необходим, но недостаточен. В развитых странах рассматривается и такое развитие, и меры по государственной поддержке отдельных отраслей экономики. Принимаются соответствующие законодательные акты (можно вспомнить в этой связи известный американский “закон о запаянном вакууме”, направленный на поддержку усилий по миниатюризации электронных устройств и сыгравший в свое время важную стимулирующую роль в развитии этой высокотехнологичной отрасли экономики).
Дело в том, что в разных кондратьевских циклах различны не только технологии, а также то, что их развитие происходит в разном темпе. Стремительно, к примеру, развивались, росли, реализовывали свой потенциал авиастроение, атомная энергетика, телевидение... А авиатранспорт, связанный с созданием гигантской мировой инфраструктуры, и компьютерная индустрия потребовали гораздо больше времени, чтобы раскрыть свои возможности.
Подобный анализ для разработки промышленной политики принципиально важен. Дело в том, что на разных этапах развития отрасли и макротехнологии, и ожидаемые результаты, и меры по государственной поддержке должны быть различны. Подчеркнем, что речь идет о процессах, развивающихся в “медленном времени”, гораздо более длительном, чем период бизнес-цикла в уже сложившихся отраслях. В первом случае временной масштаб — десятилетия, во втором — месяцы и годы.
Первые десять-пятнадцать лет уходят на фундаментальные исследования, создание нового знания, открывающего новые возможности для экономики, на опережающую подготовку кадров. Здесь решающая роль принадлежит государству. Еще десять-пятнадцать лет уходит на прикладные разработки на “переплавку” нового знания в действующие образцы, в новые товары, услуги, возможности. Здесь все более активную роль начинает играть бизнес, дополняющий усилия государства и берущий на себя часть рисков, связанных с развитием новой макротехнологии. Далее десять-пятнадцать лет идет диффузия инноваций, совершенствуются технологии массового производства, происходит проникновение созданного во все отрасли экономики, готовые к этому. И тут, как показывает опыт стран — членов Организации по экономическому сотрудничеству и развитию, роль бизнеса, крупных корпораций может быть решающей.
Посмотрим с этих позиций на историю ХХ и начала XXI века. Начало XX века ознаменовалось развитием IV технологического уклада. Его локомотивными отраслями стали тяжелое машиностроение, металлургия, большая химия, автомобилестроение, самолеты, электрические машины. Символ этой экономической эпохи — массовое производство, конвейер. На этом этапе мирового развития произошла смена главного энергоносителя. XIX век с полным основанием можно назвать веком угля, ХХ — веком нефти и электричества. И Первую и Вторую мировую войны многие экономисты и историки рассматривают прежде всего как войну нефти против угля.
Сталин, форсированно развивая военную промышленность, предвидел, что Вторая мировая война будет войной моторов. И его прогноз оказался верным. Истинный, экономический смысл сталинской модернизации — освоение возможностей, представляемых IV технологическим укладом. Эта задача потребовала сверхусилий и от народа, и от элиты. Ее решение позволило СССР выстоять в Великой Отечественной войне и стать сверхдержавой.
Россия, втянувшаяся с 1990-х годов в бесплодные разрушительные реформы, пропустила V технологический уклад, развивавшийся с 1970-х годов. Локомотивными отраслями этого технологического уклада были компьютеры, малотоннажная химия, телекоммуникации, электроника, интернет. На этой волне взлетели Япония, Южная Корея, “тихоокеанские тигры”.
По оценкам нашего института, согласующимся с прогнозами ряда зарубежных экспертов, в 2014—2018 годах ведущие страны мира будут переходить к VI технологическому укладу, локомотивными отраслями которого станут, вероятно, биотехнологии, нанотехнологии, новая медицина, роботика, высокие гуманитарные технологии, полномасштабные системы виртуальной реальности, новое природопользование. Развитые страны готовятся к большому технологическому скачку. Именно это и является стержнем их экономической политики.
Посмотрим с этой точки зрения на нынешний кризис. Его глубинная причина совсем не в том, что “плохие американские парни” набрали ипотечных кредитов и не желают расплачиваться по долгам. Она совсем не в том, что США злоупотребляют печатным станком. Хотя важность этих факторов очевидна, и ее не следует оспаривать.
Дело в том, что отрасли V уклада исчерпали свой потенциал развития. Они не дают прежней отдачи. В самом деле, в кармане у каждого из нас мобильный телефон. В России уже 180 миллионов мобильных телефонов. Рынок насыщен. И создай мы сейчас фирму для производства подобных аппаратов, это ничего не изменит ни для мира, ни для России. Этот поезд уже ушел. Дорога ложка к обеду.
Перед государством, российской отечественной наукой, образованием и промышленностью стоит стратегическая задача — вскочить в последний вагон уходящего поезда VI технологического уклада.
Сейчас происходит “пересдача карт Истории” — определяется, какие страны и регионы станут продавцами, а какие покупателями, кто будет ведущим, а кто ведомым, какие страны и цивилизации ждет взлет, а какие уйдут с исторической арены. Этот шанс не должен быть упущен Россией.
Г.Г. Малинецкий.
Комментариев нет:
Отправить комментарий